Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном - Афанасий Кускенов

– Наш человек, Галина Николаевна!

Глава 3

А между тем жизнь в деревне шла по своим, присущим только ей, правилам. Когда в разговорах ли, в воспоминаниях ли, я называю поколение 50-х, 60-х годов – послевоенными детьми, многие удивляются и делают непонимающие лица.

Мои ровесники, поколение 60-х, поймут меня. С того времени, как мы отслужили в рядах вооруженных сил СА, прошло без малого 35 лет. И все они, мои сверстники, я уверен, помнят годы службы так, как будто это было вчера. А ведь столько воды утекло с тех пор…

Конечно же, мы послевоенные дети, ведь минуло-то после войны всего каких-то 10—15 лет, когда мы появились на свет. А это ничто, если мы по сюю пору помним события, памятные нам из армейской жизни, столь явственно и зримо.

Так вот, говоря о детях послевоенного лихолетья, хочется отметить, что все мы росли в одинаковых условиях. Не было среди нас тех, которые кичились бы богатством родителей, или же знатностью рода своего.

Вспоминая пору детства и окидывая взглядом те, милые сердцу годы, видишь те отличительные черты, которые были присущи, именно, нашему поколению. Неспроста ведь у нас в деревне, в каждой семье, преимущественно, рождались одни мальчишки.

Тогда мы все делились на урда айл, хойто айл, Бутурак, зуун би, баруун би. Был еще ряд переселенцев, их так и называли «переселенцы».

Деревня была, как бы, поделена на определенные зоны влияния. Бывало, прежде чем выйти из своей комфортной зоны проживания, не единожды подумаешь, как на это посмотрят тамошние ребята. Не ровен час, можешь и нарваться за нарушение негласного паритета.

А ребята тогда были физически сильными и крепкими. Все, как на подбор худощавые, жилистые и пружинистые, аки тот кошак, что на завалинке брюхо греет. Редко можно было встретить пухлого и малоподвижного парнишку.

Здоровьем все отличались отменным. Если, кто-нибудь из нас, с целью симуляции, говорил о том, что у него, якобы, болит сердце… почки, печень, не важно что – старики искренне удивлялись тому обстоятельству.

Недоумевали, откуда же у этого несчастного ребенка может взяться сердце (почки, печень…). Нельзя было всуе упоминать о своем здоровье.

Во всех семьях содержали домашний скот, преимущественно, крупно рогатый. Тогдашним ребятам не нужно было напоминать, кому и что нужно делать по хозяйству. Всякий знал свои обязанности и прежде, чем сесть за домашнее задание, должен был успеть все сделать по хозяйству.

Хорошо это, или плохо, но по обычаям того времени хозяйство стояло на первом месте. Сначала работы на поскотном дворе, а уж потом занимайся, чем угодно – можешь и к урокам сесть готовиться.

Не думаю, чтобы в семьях родители проверяли домашние задания своих детей. В основном, мне кажется, старшие проверяли уроки младших, а те по ступени – еще меньших. Но, тем не менее, дети, как правило, учились хорошо.

А уж, какой читающей страной мы были, об этом не сказал, в свое время, разве, что ленивый. Действительно, дети читали тогда запоем. Ходили в библиотеку, делились с друзьями впечатлениями о прочитанной книге.

А потом, с пеной у рта и размахиванием рук, рассказывали друг другу все, что вычитали у того, или иного автора. А тот, кто по каким-то причинам не успел еще прочесть об услышанном произведении из уст своего приятеля, обязательно задавался целью – восполнить сей пробел.

Еще одной особенностью, детей послевоенного поколения нашей деревни, была искренняя предрасположенность к анекдотам. Говоря о том, что больше трех не собираться, люди имели в виду нечто такое, с чем связаны беспорядки и прочие асоциальные явления.

В нашем случае, если собралось три человека и больше – это анекдоты. Каждый из нас знал бесчисленное количество анекдотов и умел их красочно преподнесть.

Василий Иваныч, Анка с Петькой, да дорогой Леонид Ильич – это постоянные спутники наших анекдотов.

А вот про чукчу, почему-то меньше всего было смешных историй, видать, он еще не дорос до анекдотов. Но время его неумолимо приближалось, вот-вот страна должна была узнать чукчино:

– Однако, зачем ты амбу стреляла? Теперь тащи его на себе до яранги.

Это он, чукча, пошел вместе с русским геологом на медведя. Когда он увидел хозяина тайги, то развернулся и побежал в сторону дома. Русский побежал за ним. Но вскоре он очухался и спрашивает себя:

– А чо это я бегаю от мишки, у меня же ружье, заряженное жаканом, есть.

Развернулся и долбанул по мишке усиленным зарядом.

Штирлиц появился чуть позже, но и он уже ломился в дверь.

Пришел он на явочную квартиру. Постучался в дверь – никто ему не открыл. Постучался еще раз – молчок. Постучался в третий раз – никто к дверям не подошел. Тогда Штирлиц начал биться головой об дверь – за дверью тишина. Штирлиц понял:

– Дома никого нет!

В 70-е годы был очень популярен хоккей с шайбой. В какое бы позднее время его не транслировали, все население мужеского полу от самых взрослых и до малых детей, в буквальном смысле, прилипало к экранам телевизоров.

Это была самая благодарная публика и преданные, до мозга костей, болельщики сборной команды Советского Союза. Знали всех игроков в лицо не только сборной страны, но и клубных команд.

Спроси в то время любого сопливого мальчишку о том, под каким номером играет, скажем, Александр Мальцев – он, не напрягаясь, ответит: «10».

А уж как, любители хоккея, боготворили Николая Николаевича Озерова! Все его крылатые выражения тут же, не успев сойти с экранов телевизоров, уходили в народ.

– Д-а-а-а, такой хоккей нам не нужен! – мог процитировать последний фанат великого комментатора.

Мы были не только пассивными болельщиками хоккея, но и самыми азартными участниками ледовых сражений. Играли все, играли до самозабвения.

Не было никакой амуниции, не было хоккейных площадок, не было даже элементарных шайб, не говоря уже о клюшках. Шайбу нам заменяла замерзшая коровья говешка, а за клюшками ходили в лес.

Нарубишь подходящую по форме березу, счешешь ее со всех сторон, просушишь на печке и на завтра ты – прямо Александр Якушев на льду. Не было у нас понятия о том, что настоящие коньки крепятся заклепками к высоким ботинкам. Мы же крепили их сыромятными ремнями на валенки.

Закрепишь, бывало, их с любовью и нежностью к валенкам, подморозишь в проруби, для верности, и сам Валерий Харламов по скорости в подметки тебе не годится.

Наигравшись вдосталь, вихрем подлетишь к кромке проруби – бац, голым животом на лед; нахлебаешься вместе с коровами воды из проруби и чувствуешь себя самым именитым хоккеистом на планете Земля.

Сколько же талантов было зарыто в землю, скольких же макаровых и крутовых недосчиталась наша сборная команда по хоккею с шайбой – обрати свой взор тогдашние руководители компартии и правительства на провинцию, на дворовые команды.

Не одним хоккеем жили мы, были и другие игры. Зимой – бег на лыжах, прыжки с трамплина, горнолыжный вид спорта. Строили снежные крепости, да что там крепости, целые городки получались на деле.

Разделившись на две неприятельские крепости, исступленно забрасывали, собственноручные изваяния снежного зодчества, комьями мерзлого снега.

Были и свои рекордсмены в этом, незамысловатом на первый взгляд, виде спорта. Нужно было обладать резким и хлестким броском. Особенно этим качеством отличались хантаевские ребята, Альфред и Алик. Оба они метали с такой силой, что почти всегда на глаза наворачивались слезы, в случае попадания их снаряда в цель.

Строили подземные переходы в стан неприятеля, для того, чтобы добыть живого «языка». Сказать, что когда-либо «язык» благополучно доставлялся к месту назначения – не могу, но многочисленные ходы сооружались почти всегда.

Может быть, это был неосознанный детский поступок, преследующий цель, довести начатое дело до логического завершения. Снежный городок с подземными сообщениями – это круто!

С наступлением первой оттепели начинались «банки». Это игра наподобие современных городков и хотя городки существовали и раньше, но мы, деревенские сорванцы, понятия не имели о существовании такой интеллигентной игры.

Собирали по деревне жестяные банки, благо их в то время было не счесть, ставили их друг на друга и колотили по ним с определенного расстояния. Вместо культурного метательного инструмента – березовый дрын, вместо «аглицкого» газона – грязь по колено и сопли в три ручья от холода.

После банок начинались «казаки-разбойники», игры в войнушку с командами «русских» и «немцев», и батальные сражения на пиках и саблях. Случались иногда, при такой травмоопасной игре, ранения легкой и средней степеней тяжести.

Купальный сезон открывали 1-го Мая. Пишу с заглавной буквы, потому как этот день на просторах всего Союза, почитался, как великий праздник.